12 августа день рождения БЛАВАТСКОЙ ЕЛЕНЫ ПЕТРОВНЫ - 24 Июля 2013

«Она была учёным, поэтом, пианисткой, художницей, философом, писателем, просветителем, и прежде всего — неутомимой воительницей света... Следуя зову истины и идеалам всеобщего братства, Е.П. Блаватская нажила себе немало врагов и недоброжелателей. Пожалуй, никому в девятнадцатом веке не удалось столь изрядно пощипать перья религиозных предрассудков, спиритического шарлатанства и интеллектуального снобизма, как ей. Стоит ли удивляться, что клеветники обвиняли её именно в том, против чего она сражалась почти в одиночку с силой, меткостью и дерзким юмором Гаргантюа». «Несмотря на огромные знания и талант, в ней не было и следа от менторского высокомерия, в ней жила простая душа ребёнка...»

«Я прочел многое из того, что было написано о Елене Петровне Ган-Блаватской, но, судя по этим статьям, их авторы и в глаза её не видели. Они пытаются понять её характер не больше, чем африканский охотник — свою добычу, когда, охваченный азартом, он гонит её к западне. Всё подчинено стремлению доказать, что она — шарлатанка. Каковой она никоим образом не была. Или божество, быть которым она столь же категорически отказывалась. Она и вправду была крупным зверем. В последние годы её жизни на Ланздаун-Роуд... у меня была возможность наблюдать её при самых разных обстоятельствах. Я не был одним из активных работников, но всё же входил в её эзотерический кружок. Будучи человеком со стороны, художником, к тому же самым молодым из её последователей, я, похоже, забавлял её, и она была со мной очень откровенна. Она уже давно совершенно отошла от дел светских. Люди, которые хотели её видеть, просто приходили к ней. Женщина, медлившая у порога: "Я боюсь войти. Я дрожу при мысли, что увижу её", — вскоре уже сидела подле неё. ОНА УДЕРЖИВАЛА ЛЮБОВЬЮ, НЕ СТРАХОМ Гости её могли бы составить целый этнологический конгресс: итальянские и русские офицеры-бенгальцы-брамины патриархи греческой церкви-мистики со всего света. Все ощущали её проницательность и мощь. Всех пленяла её универсальность. Она помогала людям мгновенно раскрыться с самой лучшей стороны. Это давало им возможность с новой силой почувствовать, что перед ними человек, способный разглядеть их подлинную суть, не обращая внимание на всё мелкое и ничтожное, чему другие придают столько значения. Естественно, что пленников догмы, заглатывающих Иону — и кита в буквальном смысле, пугало её толкование символизма, они чувствовали себя неуютно, столкнувшись с её логикой и глубинными познаниями, и уходили, называя её "ужасной женщиной". Их жёны иногда признавались: "Мы не одобряем её — но всё равно любим". Я хорошо помню её сестру, г-жу Желиховскую, которая, бывало, подолгу гостила у неё. Tres grande dame*, седовласая женщина с аристократическими манерами, державшаяся с подобающим достоинством, была известна в русском высшем свете. Сама госпожа, когда хотела, тоже могла блеснуть изысканными манерами, однако редко утруждала себя этим. Её отличала простота, свойственная тем, в ком живёт царственный дух, поступающий, как ему заблагорассудится. Когда ей хотелось втянуть кого-то в дискуссию, она делала вид, что недостаточно хорошо знает английский, но чем дальше, тем увереннее владела она и языком, и ситуацией. Было забавно наблюдать за её интеллектуальным поединком — тонким, изящным, напоминающим перекрёстный допрос, — с каким-нибудь журналистом, явившимся, чтобы поймать её в ловушку. В таких случаях она напускала на себя глуповатый вид... ещё чуть-чуть — и её можно было бы счесть придурковатой. Сначала она вынуждала его выложиться на всю катушку, а потом шаг за шагом отвоёвывала свои позиции, нанося бомбовые удары, пока, наконец, не разбивала его в пух и прах. Потом она, сердечно смеясь, брала его за руку: "Вы чудесный парень — заходите почаще — буду всегда рада!" Я был свидетелем того, как во время спора она вдруг стукнула себя кулаком по лбу и воскликнула: "Ну и дура же я! Мой дорогой друг, простите меня — вы правы, а я ошиблась". Многие ли способны на такое? В одной рецензии утверждалось, что никакой теософии вообще не существует и что великая тайная доктрина — её собственное изобретение, на что госпожа сказала: "В таком случае я бы сняла шляпу перед Е.П.Б. Я всего лишь переписчик, а меня объявляют творцом! Это больше того, на что я претендую!" Абсолютно равнодушная к сплетням, она никогда не утруждала себя опровержениями. Как-то она сказала мне: "Грязь лилась на меня так долго, что теперь я даже не пытаюсь открыть зонтик". Её идеалом было самадхи, или богосознание. Она была железным бруском, раскалённым докрасна, который уподобляется огню, позабыв о своей природе. Большинство людей постоянно поглощены потребностями и удовольствиями своей низшей натуры. А для неё, казалось, не существует ни личных потребностей, ни удовольствий. Часто она по полгода не выходила из дому. Даже чтоб прогуляться по саду. Воздействием её личного примера объясняется секрет столь поразительного роста и распространения Теософского движения. Она жила великой истиной, а её называли обманщицей; она была необыкновенно щедра, а её считали мошенницей; любое притворство вызывало у неё отвращение, а из неё сделали Королеву плутов. Она хорошо знала свою Библию, хотя та была для неё лишь одной из многих священных книг, которые все были для неё священными; своей теософией — богомудрием или благомудрием — она учила нас относить понятие "религия" к тем словам, которые не имеют множественного числа, и, похоже, этот взгляд понемногу входит в жизнь. Она была глубочайшим знатоком универсальных аналогий, а некоторые её интерпретации просто поразительны. Последние слова Христа: "Или, Или! лама савахфани?"** — слова, в которых многие видят лишь скорбь, а некоторые... отречение от своей миссии, она превратила в ликующее: "Боже мой! Боже мой! Как Ты восславил меня!" [301]. Она была последним из мастодонтов. Её можно сопоставить лишь с пещерными храмами Индии. То была Элефанта или Аджанта, увенчанная куполом с поблёкшими фресками немеркнущей славы. Я знал многих, кто был под стать богам по своим достоинствам, — Сальвини, Гладстон, Роберт Браунинг, Уильям Моррис, Роден, Сара Бернар, — однако у них не было её космической мощи, хотя все они излучали такое же детское обаяние в минуты, свободные от рутины. Великие всегда остаются детьми и время от времени позволяют себе вырваться из клетки. Несомненно, она была величайшей из всех, кого я встречал. Даже её враги — а их у неё хватало — признавали это. Люди, привыкшие жить в мире условностей, не могли понять в ней отсутствие позы. Её постоянных превращений из смеющегося ребёнка в глубокомысленного старца. Это было неприлично. Сами они никогда не сбрасывали маску. Она походила на мужчину — женщину — льва — орла – черепаху – жабу – космическое — на все вещи в мире сразу. Внешне в ней было что-то от тех странных чудищ, которых рисовал Блейк; их одежды, волосы, жесты кажутся частью окружающих их скал и деревьев; они подпоясываются Зодиаком и общаются с богами. Иногда, в минуты покоя, на её казацком лице проступала печаль великого существа, обременённою земной жизнью, но обыкновенно на этом лице отражалась радость. Ничто не могло озлобить её. В ней не было трагического, как его понимали греки. Спасительный шекспировский юмор, полный изящества, золотой сияющей нитью пронизывал мрачнейшие её настроения. В Америке мне довелось выступать в одном городе вместе с известной леди, той самой Мэри Э. Ливермор***. В честь нас обоих был дан обед, на который пригласили почти всех духовных лиц города. Как и полагалось, миссис Ливермор вошла под руку с хозяином дома. Я — с хозяйкой. Стол был очень длинный. Мы сидели далеко друг от друга. Достопочтенные священнослужители принадлежали к различным конфессиям. Было ужасно скучно. Чтобы званый обед удался, есть только один способ — затеять общий разговор. Я предоставил событиям развиваться своим чередом до середины трапезы, а потом, воспользовавшись затишьем: — "Миссис Ливермор! А вы знали госпожу Блаватскую?" Эффект был магический. Все встрепенулись. С этой самой минуты все вдруг сделались блестящими собеседниками, нападая или защищая, и я только диву давался, как основательно святые отцы изучили её взгляды. И до какой степени они были знакомы с тем, что она делала. Хотя они и не одобряли её доктрины en bloc****, свет её проник в их святая святых, и "Письмо к архиепископу Кентерберийскому" достигло адресата. Время от времени я слышу о ком-то, кто "не любит" её или ей завидует. Точно так же можно не любить элгиновские мраморы***** или завидовать Сфинксу. Дух её оставался таким же лёгким и сияющим, как и дух Уильяма Блейка, который на склоне лет, после бесконечных лишений, никем не признанный, сказал одной маленькой девочке: "Моя дорогая, я могу только пожелать, чтобы твоя жизнь оказалась такой же прекрасной и счастливой, как у меня"».

Этот рассказ составлен по материалам четырёх очерков Рассела+ о Е.П.Б. [300]. (Из книги СИЛЬВИЯ КРЭНСТОН ПРИ УЧАСТИИ КЭРИ УИЛЬЯМС "ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО ОСНОВАТЕЛЬНИЦЫ СОВРЕМЕННОГО ТЕОСОФСКОГО ДВИЖЕНИЯ БЛАВАТСКОЙ Е.П.")

+Эдмунд Рассел, американский художник, встречался с Е.П.Б. в Лондоне в конце 80-х годов прошлого века. Она называет его «"наш общий друг", знаменитый Эдмунд Рассел». О Расселе упоминает Йейтс в письме к Кэтрин Тайнан, написанном в сентябре 1888 года: "На днях я познакомился с весьма любопытным и занятным человеком... Это самая интересная личность из всех, встреченных мною у госпожи [Блаватской] за последнее время..." [299].

299 Yeats W. B. The Collected Letters of W. B. Yeats. T. 1. C. 96-7.

300 Статьи Э. Расселла о Е.П. Блаватской: As I Knew Her // The Herald of the Star. L., 1916. II мая. Т. 5. №5. С. 197-205; More Recollections of Madame Blavatsky // The Herald of the Star. L., 1917. Январь. Т. 6. №1. С. 17-22; lsis Unveiled: Personal Recollections of Madame Blavatsky // The Occult Review. L., 1918. Ноябрь. С. 260-9; The Secret Doctrine: Personal Recollections of Madame Blavatsky // The Occult Review. L., 1920. Июнь. С. 332-40.

* Очень важная дама (фр.) — Ред.

** В общеизвестном "синодальном" переводе; "Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?" (Пс. 22(21), 2) — Ред.

301 Такой перевод приводит и обосновывает Р. Скиннер в: Key to the Hebrew-Egyptian Mystery in the Source of Measures. C. 300-1. Е.П. Блаватская цитирует его в: The Crucifixion of Man // BCW IX, 271-3; первая публ. в: Lucifer. 1888. Май. Т. 2. №9. С. 243-50; см. также: Blavatsky. Facts Underlying Adept Biographies // BCW XIV, 146-7, 159. — Ред.

*** Мэри Эштон Ливермор (1820-1905) — американская суфражистка и реформатор, основательница и редактор журнала Агитатор, позже редактор Женского журнала — С.К.

**** В целом (фр.) — Ред.

***** Коллекция античной скульптуры в Британском музее, вывезенная в 1803 году из Афин графом Элгином — Ред.